— Ай! — завизжали девушки.

Албасты раздраженно посмотрела на глаз, ударила себя в грудь и зверски оскалилась. Она осталась сидеть на помосте, даже когда огромный медведь попытался пробраться в пещеру. Но все это Талавир наблюдал словно с расстояния: зрение затуманилось, даже ум, казалось, налился свинцом. Он почти не почувствовал, когда Албасты копнула его в сторону большой грязной ногой. Она убедилась, что Талавир едва дышит, и бросилась к девушкам, как кхартал — на кесераток. Широким жестом вырвала двоих из группы, заскочила на окно, пригрозила Аю и выпрыгнула в черноту. Талавир успел увидеть, что одной из восторженных девушек была маленькая, которой он подарил обломок из своего тела. Затем на него навалилась тьма.

— Эй! Ага! Проснись, — маленькие руки вцепились в плечи Талавира.

Тот неохотно разлепил веки. Ему снились Ма и пещера в Ак-Шеих.

— Возьми весло, тура, плыви, — истеричным шепотом пропел Волошин и толкнул его в плечи. — Тебе повезло, что Кучерявка успела погрузить твой подарок в воду Албасты, иначе ты никогда не проснулся бы. Говорил же: не пей из

ее чаши. — Волошин протянул глиняный обломок с крылатой богиней, который

Талавир подарил девочке. По его краям все еще чернела его кровь. — Должен бежать, пока

Албасты не вернулись.

— А где Кучерявка? — Талавир надеялся, что это было бредом, что

Албасты действительно ее не забирала.

В темноте окна виднелись одиночные молнии и белые буруны на верховьях.

волн. Шторм отступил, а с ним словно растворились во тьме Большой Аю и

Албасты с девочками. Из-за спины Волошина выглянула Гуль. Фиолетовые глаза наполнились слезами.

— Мать отдаст ее Аю. Дань. Аю не жрать других.

— Так нельзя. Надо… — Талавир попытался подняться, в голове закружилась голова, и он снова опустился на пол. Тело ослабло, но сознание очистилось. — Вы должны сопротивляться. Этого хотел бы Бог Вспышек.

Испуганные лица дочерей Албасты развернулись к Талавиру, и он пожалел о сказанном. Советовать детям сопротивляться гореподобному медведю и

Албасты — все равно что приказывать прыгнуть в пропасть.

— Послушайте, — в его руку вцепился Волошин, привлекая внимание. -

Я верю предвечным задумкам. Моим девочкам удалось посмотреть гадание.

Курчавцы, — грустно уточнил певец. — Но они чувствуют друг друга. То, что увидела одна, знают все. Мальчик, о котором ты вспомнил — Бекир — в смертельной опасности. Ребенок рядом с женщиной на железной рыбе тоже. Но только Бекир сможет привести тебя к Золотой Колыбели.

— Бекир не из Ма? — простонал Талавир, в очередной раз делая попытку овладеть телом. Эта новость его порадовала. Итак, хоть мальчик избежал когтей Белокуна. — Но где он? Албасты сказала, что Золотой Колыбели не существует.

Талавир пытался понять, что только что сказал Волошин: на Матери

Ветров есть еще один ребенок, которому он может передать дух. Бекир связан с

Золотой Колыбелью, но Талавиру не стоит к нему приближаться, иначе тело мальчика увлечет джадал. Так как ему поступить?

— Ты должен идти. — Гуль потянула Талавира за руку и помогла наконец подняться. Рядом с синекожей сердито крутил головой грифон. — Малыш

Симург тебя ту-у. Куда решишь. — Женщина прижалась щекой к огромному клюву. Грифон открыл пасть, сладко зевнул и громко щелкнул челюстями. В его рту могла уместиться человеческая голова. Но Гуль только похлопала его по щеке, как любящая мать — ребенка-шалун.

— А ты хочешь остаться с пещерной монстрицей? — Талавир с недоверием покосился на загнутый клюв. — Вы ведь для нее только жертвенные ягницы для этого Аю.

Гуль спрятала глаза. И, возможно, впервые Талавир ее понял. Она вернулась домой, а когда ты дома, то, кажется, можешь стерпеть любое паскудство, только бы опять не оказаться в изгнании. Но что-то ему подсказывало: Гуль другая. Она слишком долго жила на свободе.

— Надеюсь, ты сможешь им помочь? — Талавир кивнул в сторону девушек, на мгновение задумался и продолжил: — Азиз-баба этого хотел бы. Ты говорила, что он всегда защищал детей.

Синекожа моргнула обоими веками и вытерла кулаком нос. Между тонкими нарисованными бровями пролегла морщинка. Она жила у Азиза-бабы из-за чувства благодарности и долга, искала ласки у мужчин, как пес, потерявший хозяина. Но Гуль была сильнее, чем сама о себе думала.

— Тебе не нужна защита или тот, кто тебя принял, ты сама способна кого-либо защитить. — Талавир ожидал реакции, но Гуль лишь молча придвинула к нему голову грифона. — А с ним что делать?

— Кровавым торжеством и ужасом полночным, чтобы вознести и возвеличить.

— Волошин протянул ему миску Албасты. На дне лежали бережно собранные бревна Мамая и острый обломок с изображением богини.

— Конечно, мог бы и сам догадаться, — сказал Талавир, пряча карты в карман. Раны на руке, нанесенные железным ртом, уже затянулись обломками и солью, и он был вынужден проковырять глиняным обломком новое отверстие. Когда в миске собралось достаточно крови, он преподнес ее грифону. Птицелев сбросил на

Талавира желтым глазом. Клипнул, подхватил клювом миску, опрокинул содержимое в глотку и вытянул шею, глотая кровь. А потом совершенно по-человечески икнул и опустился перед Талавиром на передние лапы, приглашая залезть на шею.

— А дальше что? Так же кормить?

— Разберешься, — похлопал грифон по шее Волошин. Талавир залез на теплую спину и нашел глазами Гуль.

— На. — Он протянул ей окровавленный глиняный обломок. — Сможешь меня найти. И вы все, — Талавир развернулся к девушкам. Он нуждался сказать

им что-то важнее банальных слов прощания. — Серьезно, убейте наконец на эту Албасту и ее медведя. Идите туда, куда заповедал Бог Вспышек, заселяйте новый мир. — Он широко улыбнулся и крепче ухватился за шею грифона.

Одна из дочерей робко подняла копье с клешней ракоскорпа на острие.

Несколько раз потрясла. Ее жест повторили другие. Уста Гули дернулись, и тень улыбки коснулась гладкого синего лица. Она помахала глиняным обломком. Талавир прижался к теплой шее грифона. Под зловонными перьями

билась жила, странным образом резонировавшая с его собственным пульсом. И неожиданно для себя Талавир почувствовал странное единение с величественным творением Дешту.